Да, он ей, конечно, нужен. Как кошка, она нежится возле него, а он счастлив оттого, что она разрешает себя гладить. Потрясающе! Бернар зажмурился. Как сделать, чтобы она хотя бы дождалась его? Он мечтал об этом два года, и вот судьба подарила ему счастье, но работа разлучит их. Работа свела их, подарила им любовь (по крайней мере, обладание друг другом), а теперь, в самый важный момент, разлучит. Это несправедливо.
Эвелин открыла глаза и принялась чуть испуганно оглядываться по сторонам. Потом увидела Бернара, ойкнула и проворно натянула одеяло до подбородка.
— Только не говори мне, что ты не помнишь, как здесь оказалась! — сказал он, целуя ее в щеку.
Эвелин спрятала смущенную улыбку:
— Помню. Я все помню.
Бернар приподнялся на локте и принялся любоваться ею, играя ее волосами.
— Отвернись. Ты меня смущаешь.
— Да? Ночью ты не была столь стыдлива. Я бы даже сказал — наоборот. — Он провел пальцем по ее шее, между круглых аккуратных грудок, как раз его любимого размера, по животу…
— Бернар, перестань! Ночью было ночью. А сейчас день. Так мы никогда не сможем отсюда выбраться.
— Была бы моя воля, я бы никогда отсюда и не выбирался, — сказал он тихо.
— Ой, Бернар! — Эвелин села на постели. — Ты же сегодня должен… Сколько времени? Десять?.. Ты же опоздаешь! Нам надо возвращаться.
— Ничего, я звонил, предупреждал. Меня будут ждать и в обед сюда пришлют машину. Ты поедешь со мной?
Эвелин смотрела на него с недоумением.
— Я с тобой? Но все тогда поймут, что…
— Что мы провели ночь вместе? — Бернар, казалось, обиделся. — А тебе не хотелось бы, чтобы другие об этом знали?
— Нет, но… — Эвелин почему-то было неловко.
Она стеснялась. Стеснялась Бернара, своей наготы, утра, и вообще… Может, это и должно было случиться, но не так быстро. Впрочем, глупости! Ей ведь было хорошо. Ей так ни с кем не было хорошо, даже с Шарлем… Она вспомнила ночь и невольно снова натянула одеяло на себя.
— Почему ты прячешься?
— Я стесняюсь.
— Кого? — изумился Бернар. — Меня? Да я готов…
Нет, лучше об этом не говорить сейчас. Слишком опасно, можно и правда не вернуться из Фробишер-Бей вообще никогда.
— Нет, я просто стесняюсь… Утра. Света.
— Ты — красивая. Тебе нельзя стесняться.
— Спасибо.
— У тебя удивительная фигура.
— Еще бы! — улыбнулась она.
— Нет, я серьезно. У тебя, — Бернар провел указательным пальцем по ее ноге от колена до щиколотки, — прямые мышцы. Это редко у кого встречается. Просто ножки у тебя такие ровные, гладкие… Как у куклы.
— Фу. Мне никогда не нравились куклы.
— А с чем же ты играла в детстве?
— Со зверюшками. Мягкими и меховыми. С машинками, которые мне отдавали соседские мальчишки. — Она погрустнела, вспомнив свое детство. — У меня было мало своих игрушек.
Бернар промолчал. Не сейчас. Когда-нибудь настанет время, и она расскажет, что за тайна связана с ее семьей, а пока он заметил, что Эвелин очень не любила вспоминать свою мать и свое детство…
— Со зверюшками? — переспросил он, чтобы не затягивать паузу. — Наверное, потому ты и стала экологом. Сильно любишь зверюшек.
Он поцеловал ее и принялся поглаживать то, что называется мышцами ног, а у Эвелин от его прикосновений все сильнее разгоралось то, что называется желанием…
— А мне говорили, что у меня спортивные ноги.
— Ну спортивные тоже разные бывают. Но от этого они кажутся длиннее и вся ты — стройнее и выше… Оптический эффект. Как в горах.
— Ах вот оно что! — Эвелин забралась на него верхом и в шутку принялась душить. — А я-то думала, что я длинная, высокая и стройная! А это всего лишь оптический эффект!
— Все-все. Я пошутил. Никакого эффекта, все так и есть.
Она наклонилась и долго изучала его глаза, словно хотела разобраться, лжет он или правда думает, что она высокая. Бернар понимал, что за этим шутливым и пустым разговором открывается истинное отношение Эвелин к нему и, если можно так сказать, к их отношениям… Она играет. Да, он не ошибся: она снова с ним играет. Ее приятно ласкает это чувство, и она позволяет себя любить. Всего лишь позволяет.
И он не ошибался, потому что в эту самую секунду Эвелин думала о том же.
Она недоумевала, за что он любит ее. Он привез ее на Баффинову Землю в общем-то просто так, чтобы дать ей возможность заработать денег. Чтобы быть рядом с ней… Он терпел роман с Шарлем у себя на глазах, он, похоже, готов был терпеть что угодно и сколько угодно. Но только не теперь.
Не теперь, когда она подарила ему надежду этой ночью. То, что между ними произошло сегодня, не вписывалось ни в какие даже самые смелые ее планы. Она подарила ему себя, не всю, правда, только тело. А дарить ему свою душу она попросту боялась.
— Я все равно люблю тебя, — прошептал Бернар, словно угадав ее мысли.
— Знаешь, — сказала Эвелин, глядя в окно, — когда ты меня поцеловал в первый раз…
Она вдруг замолчала. Скоро полдень. Когда-нибудь она будет вспоминать и этот номер, эту кровать: когда Бернар стал ее любовником.
— Когда ты меня поцеловала в первый раз, — сказал он тихо, — ты была очаровательно пьяна.
— Вчера? Но мне казалось, я немного…
— Нет, не вчера. Но первый раз у нас случился два года назад.
Она молчала, глядя на него.
— Да-да, — кивнул Бернар. — Два года назад. — Он вздохнул и отвернулся к окну.
— Как это?
Бернар молчал, и Эвелин невольно задумалась. Они знакомы всего год. И за это время уж точно ни разу не целовались. Она бы запомнила, как бы «очаровательно» ни была пьяна.