Вместо свадьбы - Страница 34

Эвелин вдруг все поняла. Она вспомнила, как Бернар смотрел на звезды в ее день рождения и как легко прозвучали и, наверное, трудно дались ему эти заветные слова: «Я тебя люблю».

Он боится ее. Боится и отчаянно любит, поэтому ведет себя так по-дурацки весь день. Ведь это последний день. И первый. Их первый общий день, когда они просто так, без всякого веского повода решили провести его вместе. Целый день! Если бы она кого-то так же сильно любила, она тоже, наверное, вела бы себя не совсем адекватно.

И Эвелин, желая подарить ему надежду и не очень хорошо понимая, насколько она будет разрушительна для Бернара, притянула его к себе и поцеловала в губы. Он начал отвечать, но как бы нехотя. Словно ему было лень это делать или неприятно. И это совсем не вязалось с тем, что он только что говорил.

— Бернар, ты не хочешь меня целовать? — спросила она, чуть отстраняясь.

— Нет, не хочу.

— Почему?

— Потому, что ты жалеешь меня. А мне не нужна твоя жалость.

— Я не жалею тебя. Я просто так хочу…

Ей казалось, что он весь дрожит, словно в лихорадке. Что он с трудом сдерживает себя, чтобы не взорваться. И что его терпение висит на волоске.

— Эвелин, пойдем прогуляемся. Все равно мы уже всюду опоздали, и возвращаться на такси — наша судьба. Какая нам разница?

— Ну… пойдем.

Они вышли на воздух, и Эвелин посмотрела на небо. Оно было еще светлым, но где-то в глубине его уже были видны звезды. Как тогда.

— Ты собирался мне что-то сказать.

— Я?

— Да. Нет?

— Да.

— Говори.

Он встал перед ней, словно провинившийся школьник, и сказал:

— Эвелин, я — дурак.

— Что?

— Я дурак. Я промотал свой последний шанс. Мне остается только сознаться тебе в этом… И все.

— Какой шанс? Какой дурак?.. О чем ты, Бернар? — Она взяла его за плечи и снова почувствовала, как сильно он дрожит. Впрочем, может быть, это от холода. — Что происходит? Ты можешь мне объяснить?

— Ты разбила меня в пух и прах, Эвелин! Я… я не боюсь в этой жизни никого, ты знаешь. Я умею в этой жизни все. Это ты тоже знаешь. Но вот появилась одна прекрасная юная девочка и разрушила меня до основания. И сейчас я стою перед ней и понимаю: да, я — слабак! На самом деле я никакой не сильный и ничего я не умею.

Она пожала плечами и, улыбаясь, взяла его лицо в свои ладони.

— Бернар, ты — прекрасен. И ты мне… нравишься таким, какой есть. Тем более я еще не знаю, какой ты есть, и мне интересно открывать тебя заново. Ты для меня — мешок с сюрпризами. Мне уютно и хорошо с тобой, и ты… ты нужен мне.

Последние слова она произнесла почему-то шепотом, и они словно проложили между ними невидимый мостик.

Бернар потянулся к ее губам. Если он сейчас поцелует меня, подумала Эвелин, мы точно никуда не поедем на такси! И, возможно, Бернар не поедет ни на какой остров. По крайней мере, завтра.

И она поняла, что отчаянно хочет этого. Чтобы они не поехали на такси. И чтобы он…

Губы Бернара оказались самыми вкусными на свете, во всяком случае, Эвелин не смогла отследить, когда начался этот поцелуй и когда она успела потерять ощущение времени. Она не знала, что от поцелуя можно получать такое наслаждение, когда все тело изнывает от удовольствия, когда живот сводит судорогой, словно они уже…

Впрочем, и эту деталь она тоже не смогла охватить сознанием, да и сознания-то по сути дела никакого не осталось: Эвелин просто висела у Бернара на руках и не видела, не слышала ничего вокруг.

Она пила его губы и не могла напиться. Жажда никак не утолялась, а может, все это — сон? Это вино, наверное, сыграло с ней такую шутку: ей снится Бернар, как он подхватывает ее на руки, как кружит по мостовой и кричит в небо:

— Я люблю тебя, Эвелин! Я люблю тебя!

А она обнимает его и хохочет как сумасшедшая. Они оба — сумасшедшие. На них смотрят прохожие и улыбаются.

А потом они бегут куда-то, держась за руки, они уже забыли про такси, про сегодня, про завтра, они смеются и целуются… И Эвелин понимает, что любима и что Бернар перевернет небо и землю, чтобы это сумасшествие продолжилось до утра… И ей все равно.

Ей все равно. А вокруг — город. А может, вокруг нет никакого города? Есть только руки Бернара, есть только губы Бернара… Еще, пожалуйста. Еще…

Нет, город был. И были в нем отели. И с ней был волшебник, который быстро и ловко, словно фокусник, достал откуда-то ключ от роскошного номера. А может, он заранее все спланировал?

Какая разница?! Главное, что это так прекрасно — позволять себя любить. Когда кто-то очень нежно любит твое тело и твою душу. А ты отлаешь себя. Нет — даришь. А этот кто-то знает, где нужно поцеловать и что нужно сказать, чтобы ты испытала блаженство.

Еще, пожалуйста. Еще…

Бернар проснулся первым и долго смотрел на нее спящую. Эвелин во сне сладко стонала и улыбалась. Он боялся пошевелиться, чтобы одним неосторожным движением не лишить себя этого счастья — смотреть на нее. Просто смотреть, не отвечая ни на какие вопросы, зная, что у него еще много времени.

Да, у него много времени, целых несколько часов. А потом они расстанутся надолго. И никто не знает, что будет в конце мая, когда он вернется с острова…

Поэтому Бернар смотрел и наслаждался. Он как будто старался запомнить каждый сантиметр этой картины: черные волосы Эвелин, разметавшиеся по подушке, ее рука, согнутая в локте, ее лицо… Широкое серебряное кольцо, которое она носила всегда на указательном пальце правой руки. Ее тонкие длинные пальчики, которые сегодня ночью впивались ногтями в его спину…